Было ли у вас такое чувство, будто за день прожито несколько лет? Забавно, но я могу сказать, что у меня такое было. После вчера. Мы закончили четверть, еще неделя без школы - одно только это может сподвигнуть на безумство А тут еще нам попалась под горячую руку идея "пойти на к".

Итак, мы пошли на "к". Где мы были, не скажу (кто-то и так догадается)) , но по секрету, что на очень красивом доме. Единственное, что немножко омрачило, по крайней мере, мое представление о крыше, так это отсутствие таких живописных видов с нее, которые я показывала постами ниже. Зато полазили...






О походе на вторую говорить не хочется. Но я скажу. Эти люди, выходящие на крышу покурить и говорящие тебе "привет"; эти огни внизу, когда лежишь, смотришь вверх, и нет ни одной звезды, и только непонятного цвета небо... такое ощущение, что тебя как человека уже нет. Есть только мир и бесконечное течение времени. И то самое, настоящее, внутри.



Когда мы спускались, то услышали из квартиры "52 = ?" (так и написано, ога) странную музыку. Что-то типа оркестра для шарманки с флейтой и там-тамом. Решили позвонить, спросить, на чем играют. Звонка нет. Постучали. Не ответили. Мы сделали вывод, что в квартире живут шаманы)
Вика говорила потом, что у нее эта музыка в мозгу засела
И впрямь шаманы.

А еще мы решили посетить концерт группы, в которой играет Петя. Но вышла неприятность: они так и не выступили. Были другие коллективы, а для Biker's Tower у организаторов, видимо, и времени, и желания особого не хватило. Но мы неплохо посидели с ребятами из группы, послушали выступление замечательного ансамбля "Рейтузы", и ушли.

Петя стучит, а кола танцует. Извиняйте за свет, ибо его не было=) На сцене - "Рейтузы".
видео здесь

Помните эти великолепные вышки? Они возвращаются, теперь в более мрачном свете.
великолепные вышки.

дада. мы думаем об одних и тех же вещах.

Обещала я себе дождаться плотской (и што сказала?...) эммм......материальной версии ХААРПА, так, чтобы в руках повертеть можно было, и чтоб с открыточками и с первоклассным звуком, ан нет. Сижу, таскаю по одному видео с сайта, попеременно возвращаясь к тесту по истории, товарищу Сталину, продотрядам, октябрятам, и прочим радостям.

Сегодня - ночь с поэзией Блока. Кто ко мне ментально присоединится? Никто. Так и знала. Ну и ладно, нам вдвоем вполне комильфо.

GC повеселицо)))))

...НЕ ДЫШАТЬ НА РОЯЛЬ МЭТТА!

Как вам такой дизайн?
Весна, говорю, весна, весна пришла! Всем немедленно почувствовать!


Вопрос, по сути дела, таков: читабельно? А то моя машина немножко искажает цвета под себя=)

^____^
Сам ты не поэт
(на третий раз утечка серого вещества произойдет обязательно)

P.S. А вот как-то так. Стараюсь собрать мысли в кучку.
устрицы в моей головеЯ и она, тот самый последний человек на свете. Она смотрит изнутри меня, и иногда мне кажется, что она - это немножечко я. Мне страшно и удивительно это сознавать.
Становится невыносимо тесно, и больно от слов, и больно от пустоты. Что-то невыносимое. Какой-то совершенно неправильный человек.
rain down, rain down, come on, rain down on me.

Как выглядела бы обложка вашего первого альбома, будь вы в составе муз. группы?
Ссылка номер 1. en.wikipedia.org/wiki/Special:Random
(Заглавие - название вашей группы)
Ссылка номер 2. www.quotationspage.com/random.php3
(Последние четыре слова последнего определения - название альбома)
Ссылка номер 3. www.flickr.com/explore/interesting/7days/
(Третья картинка- обложка альбома)


У меня:
группа "Unitarian Church", альбом "My life. Take it. ", обложка:

Что ж, весьма экзольтированно))))

Наверное, неплохо, когда утро начинается с fake plastic trees. Мне уже не страшно, что эта песня меня преследует: я начинаю ее ысполять каждый раз, когда гитара попадает в мои руки, причем осознаю я факт ысполнения только где-то на середине песни, и думаю: "ну вот, опять на меня напало fake plastic trees. Значит, не все так плохо".
Вот, собственно, и все. Сейчас придут эти несносные люди и начнут просить меня што-нибудь ысполнить. Как вы думаете, с чего мы начнем?)

Этот рассказ только что рожден. Он очень много для меня значит и кое-как связан с моим детством. Буду счастлива, если кто-нибудь сумеет прочитать до конца)

Ему очень много лет. Он живет в полном одиночестве, днем за днем изобретая новые фразы, изучая все изученные до него тонкости языка. Он посвящает свою жизнь метафизической филологии, такой науке, которая каждый раз выходит за границы хрестоматийности, обретает новое тело и душу, когда ее касается Генри. Генри – так его зовут. Он не разговаривает с обыкновенными людьми уже более ста лет, но уверен, что его открытия, - а они совершаются каждый день, маленькие и большие, на некоторые из которых уходит пару минут, а на некоторые – годы, - его открытия помогают людям. Нельзя сказать, что он очень уж зациклен на людях, но он старается как бы для всех вместе. Ему вообще не нравятся люди, говоря начистоту. Но если бы вам удалось встретить Генри (представьте себе такое!), он бы оставил впечатление невероятного человеколюбца, гуманиста, если это слово может быть применено к Генри. Он очень стар, уж поверьте мне. И иногда мне кажется, что он не отдает душу науке с такой страстью и преданностью Космосу, как раньше, но он и в свои лета создает прекрасные, воистину прекрасные вещи. Он не стал слабее, ведь он считает, что не дожил свой век до конца. Один раз Генри даже признался мне, что его держат тут для высшей цели. Но мне кажется, Генри завирается немного: он должен еще кое-что сделать, что-то, не связанное никоим образом ни с Космосом, ни с высшими целями. Тут еще осталась область настолько глубоких переживаний, что бездна эта не может даже встать рядом со смертью, вот что я вам скажу. Поэтому его не отпускают. Это не так сложно понять, как кажется на первый взгляд. Необходимо только войти к нему в доверие, и он раскроет перед вами душу. Спросите, откуда я знаю столько о Генри? О, я знаю гораздо больше, чем вы только можете подозревать под словом «знать». (Пусть эта нелепая тавтология слегка сбивает вас с привычной логики, но не беспокойтесь. После того, как побудешь рядом с ним, послушаешь его, тебе уже не кажется, что логика есть правильный ход в любой, в совершенно в любой ситуации). Я знаю больше. Я останавливалась у него однажды по пути домой, и, как любому путнику, он рассказывал мне. Он вообще любит путников, они, вероятно, приносят разнообразие в его жизнь. Путники – это те, кто отправляются в далекие края своей непознанной души, не побоявшись ни внушительных средневековых драконов, ни страшных моральных уродов будущего. Это бесстрашные и немного безрассудные люди. Почему? ...Многие из них никогда, никогда не возвращаются обратно. Я вернулась, в чем, безусловно, заслуга Генри. Поэтому этот рассказ – не только рассказ для вашего увеселения и успокоения моей неприкаянной души, но и непомерная благодарность ему самому, его невероятной доброте и самоотдаче. Надеюсь, на данный момент его уже отпустили и он исполнил, наконец, свою мечту...
Он любит рассказывать о своем прошлом путникам, не обыкновенным людям. Тем, кто любит и умеет слушать. А слушать Генри очень тяжело: постоянно сбиваясь с одного на другое, перебивая самого себя, спотыкаясь чуть ли не на каждом слове, он рассказывает то слишком медленно, то слишком быстро, и приходится напрягать все свои силы, чтобы уловить основную нить, не отвлекаясь на маленькие подробности и в то же время не опуская их, ибо в конце истории, когда ты, измученный, добираешься до конца и с благодарностью смотришь на невероятно молодого и свежего, подтянутого и веселого Генри, ты ощущаешь, физически и эмоционально ощущаешь счастье. Генри – из тех, с кем приятно и ценно познакомиться. Он обогащает твой мир настолько, насколько это может сделать еще живой, пускай и дряхлый немножко, человек.
Когда рядом путник, что-то в глазах его проскочит, - тррынь, - такое задорное и детское, что неизменно привлечет внимание, и остановится на тебе его взгляд, и тебе захочется улыбаться и плакать от того, что ты сам еще так молод и не сможешь стать таким старым, как Генри, и что умрешь молодым, не дотянувшись до своей звезды, но прикоснешься все-таки к тому, кто обладает способностью просто и бескорыстно верить, творить ради удовлетворения потребности своей ненасытной и мятежной души, а не ради других людей. И это замечательно.
Возможно, я беру на себя невыполнимую задачу, но я все же верю, что хоть как-то смогу рассказать вам о несбывшейся мечте Генри, - той самой, почему, мне кажется, его не отпускают. Повторяю, мне только так кажется... Быть может, я права.
Когда Генри был молод, он был... отвратителен. С ним просто невозможно было находиться в одном помещении потому, что это помещение было слишком мало для него, и ты мал. Ему всегда всего было слишком мало: и неба было ему мало, и людей мало, и воздуха, - он всегда хотел большего. Родители всегда твердили Генри: «Ты не прыгнешь выше головы. У тебя юношеский максимализм». Но Генри упорно не хотел верить. Один из тех, кто родился младенцем для того, чтобы дожить до старости: когда он был молодым, он был страшно медленным и непонятливым, упертым и зацикленном на чем-то одном.
Что только не перепробовал Генри, покуда был молодым! И все выпадало у него из рук, потому что на каждом этапе казалось слишком маленьким. Этапы упорно игнорировались, а конечного чуда так и не происходило. Незадача. «Юношеский максимализм», - качали головой родители. У всех бывает. И правда, Генри был ординарным молодым человеком, без каких-либо сверхспособностей. Упаси боже, не сумасшедший и не гений, он не обладал талантами, и вообще способности у него были, скажем прямо, чуть ниже среднего. В школе Генри учился плохо: учителя иногда поощряли его за старательность, но всегда при этом ругали за непоследовательность. Друзей у него было немного, приятелей чуть больше. Но и друзьям он никогда бы не открылся, потому что зародыш того, что помогло превратить глупого Генри в мудрого Генри, был у него внутри с рождения и был хрупок. У него была вера.
Когда он испытывал кризис, и в юношестве, и потом, когда стал взрослым, что-то маленькое, но до слез надежное не давало ему опуститься до полного отчаяния. Конечно, у него случались нервные срывы, истерики, ругань, - как у каждого нормального человека, - но он никогда не терял веру. В любой момент он признавался себе и про себя, что верит. Абсурдно, но по началу Генри не мог выразить словами, во что же именно он верит и почему его вера так крепка. Но он всегда чувствовал, что это рядом и помогает ему. Пусть в бытовой, повседневной жизни, он был простаком (Родители шептали: «Лопух»), и талантов, данных свыше, у него никогда не наблюдалось, он знал, что всегда может положиться на кого-то невидимого, кто постоянно рядом.
Однажды Генри встретил девушку. Родители доказывали Генри: «С девушками у тебя никогда ничего не получится, потому что ты – лопух», но Генри никогда особо не верил им. Те опять повторяли: «Юношеский максимализм», и отправлялись в свою комнату. Забавно, но однажды Генри, разоткровенничавшись, сказал, что родители ссылались на его «юношеский максимализм», пока Генри не стукнуло тридцать восемь. «А когда мне исполнилось тридцать девять, мои родители взяли и ушли в мир иной» - сказал Генри и предложил мне еще чаю. Я согласилась: когда будете у Генри, вы тоже поймете, что его чай – самый обыкновенный и самый лучший на свете чай. Не отказывайте ему, ведь ему так нравится, когда молодые заинтересованы. Он всем хочет подарить то, чем обладает сейчас. Это сложно, но я видела, как он старается: не для других, но для себя. Генри сказал мне, что наши враги – это мы сами, и что самые близкие люди – воплощение наших неразвитых черт. Из этого заключил, что человечество – это измерение, пластичное, но ненадежное, милое, но непостоянное. Мне не понять.
В доме Генри было тепло, и звезды на его небе были чуть ближе к земле, нежели чем мои звезды. Было тепло внутри и чуть прохладнее снаружи, на улице, где любили отдыхать путники, наблюдая за Космосом. Когда они были к этому готовы, конечно. Я забиралась в кресло с ногами, обнимала теплую кружку и насвистывала тихо-тихо вечернюю песенку. Генри не сердился, потому что любил всех путников. Даже тех, которые не настроены были слушать или следить, и не слушали и не следили. Но в тот вечер я не могла отказать себе в удовольствии разделить с Генри минуты его молодости. Не такой уж скучной, как я бездарно о ней рассказываю, но и не слишком безумной, чтобы можно было с ностальгически-приторным выражением лица величать ее «бурной». Генри, он всегда слишком много отдает для того, чтобы создавать внешнее. (Поэтому и путников, говоря правду, в наш век к нему приходит не много).
Так вот однажды Генри встретил девушку. Она была самой обыкновенной девушкой, если не принимать во внимание то, что она была чьей-то музой. «Юношеский максимализм» - пришло на ум Генри, когда он собственно почувствовал, что это муза. Но дело было совсем не в этом.
Генри сразу понял, что она здесь по ошибке, и что она не может принадлежать ему. «Здарова, муза, - сказал Генри, я – простой парень Генри. Тебе указать путь к тому, кого ищешь?» «Не надо, спасибо уж», - ответила муза и шумно высморкалась в занавеску, за которой неумело пряталась до того, как Генри вошел и поздоровался. Генри не сразу узнал, кому она принадлежала. Он вообще не любил задавать вопросы. Стеснялся, наверное, вот и все, хотя мне так и не признался.
Вам, наверное, интересно узнать, как выглядела та муза и что такого говорила, но Генри уверил, что ничего особенного в ней не было, и что те, кому надо, сами все знают. Он подмигнул тогда мне.
«И что, правда настоящая?» - спросила глупая я. Генри сказал, что настоящая, просто немного усталая. А вы сами подумаете, легко ли приходить к тому, кто ежедневно напивается до чертиков и ведет себя некультурно, и обзывается еще. «Тебе я кажусь маленькой и непривлекательной...», - начала муза. «Как-то так», - подбодрил ее Генри.
«Просто я не принадлежу тебе».
Разговор с той мадам не был особо ценным, как показалось тогда Генри, но впоследствии он смог понять, что именно этот разговор изменил его жизнь, если можно так выразиться. Что-то произошло с ним после того, как усталая и заплаканная муза решила сбежать от пьяницы. «Так ему и надо», - заключил Генри и пожелал музе приятного полета, потому что считал, что музы непременно должны летать.
После Генри стал воображать, кто она, его муза. Конечно, он знал, что муза никогда не будет посещать его: он простой парень, самый обыкновенный и заурядный, и делать прекрасным созданиям рядом с ним нечего. Но все же он мечтал. Он мечтал, мечтал, мечтал... он видел ее во снах, видел каждую ночь.
Видел он и бездны, и стены, и океаны, - все большие и страшные. Но так сложилось, что к большому и страшному тянула его душа. «Я там, - думал Генри, - я в том океане, посреди мрака неба и света глубин, и я в одиночестве, и туда мой путь, и там она, моя звезда». Долго пришлось Генри идти до своей мечты, он и до сих пор не дошел: вот уже несколько столетий как, а сколько именно столетий, он и счет потерял.
«Зачем выдуман счет, ты знаешь, девочка?» – спросил он меня. Я отложила гитару в сторону, почесала лодыжку и задумалась. «Наверное, для того, чтобы было легче», - произнесла я поистине гениальную мысль. «Считать овец», - ответил он.
Генри потерял счет годам. Как оглашенный, он искал свое пристанище. Погружался в океан, подплывал к стене, молился хаосу, чтобы отпустил он бедного Генри, облегчил его участь. «Я устал плыть!!!» - орал он. «Почему силы не покидают меня?! Почему я не умираю?..»
Он не находил ответа, и ненавидел себя за то, что позволил себе опуститься так низко. Но тут постепенно, час за часом зародыш начал развиваться в его душе: да, это она. Это вера. Она не дала ему погибнуть.
И выплыл Генри на берег, и взглянул на небо, и понял, что нет на свете ничего, что могло бы не принадлежать его вечному, его святому духу. И взмолился он, и упал на колени, и плакал, и плакал, и плакал... Плакал, повторяя благодарность, что дан ему великий талант: мечтать, и, мечтая, путешествовать во всем возможным мирам, и обладать всем Космосом, обладать также, как обладают музами.
«Верю», - впервые сказал Генри вслух, сказал небу над головой, сказал духам прошлого под землей, сказал, обращаясь к своей душе.
И он почувствовал, как чрезвычайно медленно и плавно проникает в него знание, и было то знание знанием слова, одним из самых сложных и прекрасных знаний. И в одном только слове содержалось столько времени, что ни одна жизнь уместить не смогла бы.
Вот как Генри начал свой путь. Он продолжает его до сих пор, творя истории и удивительные языки, разносящиеся путниками по миру, забывающиеся, редкие, никому не нужные, и нужные только ему, а значит, нужные миру. Он говорит, что счастлив. Но что-то есть такое, что забралось в него так глубоко, что оставляет тень сомнения, что заставляет беспокоиться о Генри. Это его переживания. Он сильно тоскует.
Мне кажется, она однажды приходила к нему, так я заключила из всех бесед с Генри, и когда-нибудь они будут вместе. Необходимо сейчас быть честной: у каждого есть что-то настолько ценное, о чем никому не скажешь.
Он говорит, что счастлив видеть меня в своем доме. Он просит меня выпить чаю еще, и, может быть, сбацать что-нибудь на гитаре. Я соглашаюсь. Так приятно когда тебя слушают, даже когда не слышат. Только тогда ты живешь.



ПС С восьмым марта вас, дорогие ПЧ!!!!!!! парарампам!!! По такому случаю все вышесказанное можно считать каким-нибудь подарком))