Первый и второй эпизоды, напоминаю, лежат тут: diary.ru/~GLF/?comments&postid=37149374


Он как всегда элегантен до неприятностей, и еще покуривает свою извечную бразильскую сигару. Не знаю, что сегодня случилось с Мэри, но она вдруг почувствовала безумное желание с кем-нибудь поговорить. Впервые за многие годы полного одиночества. Такое бывает, когда идешь на поправку.
- Мэри, ты поправляешься. Тебе пора бы улетать из этого душного города.
- Зачем это мне улетать? Это тебе пора убираться.
Мэри стянула черную куртку и оставила ее, никчемную, на складном стульчике, на котором Труп любил рисовать свои декадансные картины, всегда с Авраамом Линкольном в главной роли. Эта странная штука, этакая мистическая связь Трупа с Линкольном, сначала казалась Мэри подозрительной, но потом она освоилась. Освоилась и привыкла к причудам Трупа (а он еще, мерзавец, требовал к себе уважения, требовал называть себя по имени, будто еще оставался человеком), например, к его безумной, идиотской прямо, манере говорить. Но сегодня, да-да, сегодня она даже не стала раздражаться. Просто стянула с себя черную куртку и оставила ее на складном стульчике.
Труп тем временем внимательно рассматривал ее из глубины комнаты, которая казалась сегодня особенно примитивной и не подходящей Мэрииному Трупу, слишком большому и мрачному. К тому же, от него пахло одеколоном. Он, вероятно, недавно со свидания. Да, действительно, Мэри, смотри-ка, еще и ухмыляется: закадрил свою трупессу. Мэри хихикает: «Трупесса, хорошо сказано», и в ботинках проходит в комнату - чайную. Даже через гипрокартон на нее смотрят глаза Трупа.
Вообще он всегда делал такой вид, будто даже пугает Мэри, когда она входит в этот дом, а Мэри пугается, какой ужас, оказывается в обмороке. Ха-ха, Мэри, этого не произойдет. Слишком много прошло времени с того момента, как она встретила этот свой кошмар и поэтому успела к нему привыкнуть.
Мэри медленно, но трясущимися от недавнего холода руками наливает себе чай, шмыгает носом, делает несколько шагов, наклоняется, ставит Любовь на пол и усаживается напротив Трупа. Делает несколько глотков из изящной чашечки с рыжими слонами, приподнимает брови и смотрит прямо на него. На Трупа.
- Мадам Уилсон, вы гедонистически отвратительна.
- Да-да, спасибо, я знаю. И я к тому же иду на поправку.
- Не отнекиваетесь.
- Ну хорошо, так и быть. Стало теплей, ты не заметил?
Мэри не воспринимала разговор всерьез, как это бывало обычно, поэтому она была в тыщу раз сильнее Трупа. Только лишь потому, что его серьезность усиливала гротеск. И это страшно нравилось Мэри. Очная ставка еще с одним кошмаром, обещающим отойти в прошлое. Но единственное, что плохо в этой ситуации – это то, что кошмары имеют особенность взаимозаменяться – вот идешь по улице и думаешь себе, что тебя ожидает в следующий раз. Забавно?.. Не очень-то.
Мэри никогда не могла справиться с Трупом. И не потому, что он был отвратительным, а потому что он попросту НАДОЕДАЛ, вертелся, знаете ли, повсюду. И никакой Личной Жизни. Мешался, сволочь.
- Что-то не так?
- А ты еще задаешь мне вопросы? Держишь меня тут, и задаешь мне вопросы?
Да, между прочим, Мэри предстояло разгадать еще, что же держит Трупа в этом доме и почему он утверждает, что это устроила она. Мэри была бы счастлива избавиться от него. Хотя, конечно, она бы могла по нему скучать, как по проказнику ребенку, как по своей маленькой слабости – сладости, как по мечтам о детстве, куда вернуться могут только не многие. (Мэри не может: ее задерживает здесь этот индюк Эшли. Ну и какого черта она сходит по нему с ума? Четыре буквы... ах, ну сколько можно, ради всех святых?)
Она определенно не будет скучать по Трупу.
- Понятно. Давай еще вот так вот посидим, а я сделаю вид, будто ничего не замечаю. Что? Ты что-то сделала? Что-то сказала? Твой Трупешник, Мэри, совсем ослеп...

Труп закрыл руками глаза, съежился на кожаном кресле и поджал под себя ноги в желтых шароварах, с красными следами на коленках – Труп любил побаловаться малиновым вареньем. На коленях ему, конечно, не за кем было ползать. Похотливый дурак, жалкий собственник. Просто ничтожество. Он так и представился в первый раз: снимает, значит, шляпу, кланяется и говорит: «Это я, ваше персональное ничтожество. Можете распрощайться со своей Личной Жизнью». Да, я тоже думаю, что он просто пережиток прошлого, несчастный, маленький Труп... не волнуйся Мэри, мы сможем ему противостоять. И он больше никогда не будет нам мешаться, только представь.........

Мэри только лишь отпила из изящной кружечки и не отвела взгляда. Глаза Трупа потихоньку вылезли из-под пальцев и уставились налево. Там-то и сидела Любовь, и мешалась ему.
- Она мне мешается, - жалобно простонал Труп. Мэри лишь ухмыльнулась, пожала плечами: ну что ж тут поделаешь. Любовь. Такие дела.
- Убери...
- Не-а.
- Даже ради меня.
- Даже ради тебя.
- Ну убери...
- Да ты на себя не похож. Надо же, как я тебя запугала!
- И не подумаю пугаться! – Труп резко вытянулся в стуле и уставился на Мэри Уилсон. Вот это тяжеловато будет... но мы все равно справимся. Он закинул ногу на ногу, затянулся и принял холодно-официальный вид. Немного сарказма, тошнотворное ощущение превосходства, дитя двадцать первого века. Тем не менее, и это не могло ускользнуть от Мэри, он временами косился налево, и это было наркотически-забавно. Мэри еще раз хихикнула и поперхнулась чаем в свитер. Ужасный одеколон, безмозглая трупесса.
Запахло ромашками, значит, все шло как надо.
- И где ты хочешь чтобы я жил? Оно мне мешается, отравляет всякое желание существовать.
- Но что ты имеешь против?
- Оно, черт побери, большое. Не развернуться.
- Да, действительно, руками не помашешь. Право признаться, меня удивляет еще, почему ты до сих пор не спросил, кому Она предназначяается.
- А что спрашивать? Я и так понял, что это, меня не проведешь своими Эшли.
- Что ты имеешь в виду?
- Я имею в виду, что это не для Эшли.
Мэри закусила губу.
- Ты прав.
- Я всегда прав.
Молчание.
- Сама-то как будешь с этим жить? Мне тебя жалко, детка. Ты задохнешься. Полезешь открывать окно, а оно и туда устремится... Чего, тоже затяжку хочешь? Труп Протянул Любви сигару, но та осталась неприступной.
- Какие мы... Так вот. Вылезет в окно, увидит свободу, растеряется, прилепится к первому прохожему, а ты и сиганешь за ней с балкона... Чего смотришь? Большущая штука, обязательно заставит сигануть. Ну ни сейчас, так потом. Примирись, детка, ее пора вышвырнуть как можно скорее.
- Ни-за-что.
- Это я тебе говорю, слушаться надо все-таки...
- Да пошел ты!..
Мэри улыбнулась. Несомненно, в чем-то Труп был прав: Любовь была огроменная и принадлежала она, конечно, не Эшли.
- Умоляю, дорогая.....
- Не-а.
- Или я или оно!
- И как ты думаешь, что я выберу?
Несколько прощальных моментов бессловесной очной ставки. И тут Труп сделал театральный жест, встал, попятился назад, и по стенке, да так, чтобы Любовь не ранила его – к тому моменту она действительно занимала почти всю комнату и заставила обоих собеседников выйти в прихожую, как раз к любимому стульчику Трупа. Линкольн помахал ему рукой. Труп смахнул слезу, посмотрел на Мэри в последний раз, пролепетал: «Бессердечная!..», и удалился из ее жизни навсегда, громко хлопнув дверью.
- Два – ноль.
Мэри подняла Любовь с пола, спрятала в Шкатулке Ценностей и впервые за много месяцев встретила ночь в радостном расположении духа: салют Личной Жизни!