здесь

Ее звали Мэри Уилсон, и ее никогда не оставляли одну. Она всегда жила рядом со своими кошмарами, прекрасными актерами, делила с ними свои дни, свой досуг, свою постель. Эти кошмары были повсюду, ни на момент не отпускали ее, но она не сошла с ума – Мэри знала это точно, нет, пока еще она не сошла с ума.

Тихие шаги Мэри нарушали тишину, разлегшуюся на земле, ворчащую что-то на своем диком и чужом, до боли чужом языке. Когда Уилсон делала шаг, нутро переворачивало, она падала с серого неба на сырую и очень, очень холодную землю, парашют не распускался, и она ломала свои хрупкие кости опять и опять... Она вдыхала в себя воздух, поднималась на несколько ничтожных метров над землей, но ситуация повторялась. Она даже не пыталась дернуть за кольцо – бесполезно. Страшно. И приятно, до боли приятно все это. Почему я иду вперед? – спрашивала себя Мэри, но ответ не приходил. Она даже не пыталась найти ответ, он лежал слишком низко, а нагнуться она была не в силах. Вопросы, безнадежные и слабые, скользили по ее легкому платью и сползали вниз, задерживались на секунду на ее красивых туфлях, и падали туда, на землю, где присоединялись к тишине. Тишина становилась сильнее и ворчала чуть громче. Тишина – последнее, что волнует Мэри на этом горьком свете. Ей все равно, что эта тварь о ней думает, она не прислушивалась к ее ругательствам, ее интересовали другие звуки. Звуки, доносившиеся из-за стены, справа от нее, там, где было ее самое странное и бесполезное, самое приятное сокровище.

С каждым шагом вперед по комнате ей становилось все больней. Нечто едкое и слабое душило Мэри. Оно было в высшей степени недружелюбно настроено по отношению к ней. Наполняя Уилсон изнутри, пытаясь найти выход из ее горла, нечто усложняло передвижение Мэри – вперед, прислонившись обеими ладонями и всем слухом к стене – она шла, не забыв превратиться в тень.

Ничто не трогало Мэри. Ни тишина, ни боль, ни вопросы, ни гравитация, ни кошмары - сегодня они затаились за вторыми воротами ее души и насмехались над ней, ожидая своей очереди выйти на сцену – ничего не трогало Уилсон. Ничего, кроме звуков не имело смысла. Не имело жизни.

Мэри превратилась в слух. Там, за толстой желтой стеной шел разговор. Она не обращала внимания на побочные слова, отсеивая их как белый туман, из потока звуков.

Ей нужно было только одно слово, и она ловила его, цеплялась за него длинными розовыми ногтями, жадно высасывая из него звуки – два слога, четыре звука.

Звуки исчезали, они должны были исчезнуть – и тогда она снова ловила слово, и снова теряла его, снова ловила и теряла, ловила и теряла, ловила и...

Продвигаясь вперед, питаясь самим дорогим на свете словом, она жила.

Там, за стеной кто-то говорил с ним.

Обращался к нему по имени.

Четыре звука, два слога.

Она жила.

Впадая в пьяное забытье по мере отсеивания тумана, она оживала вместе со словом.

Он молчал, а с ним говорили. Как они могли выговаривать его имя, четыре звука, два слога, когда оно, это имя, было для них ровным счетом таким же белым туманом?! Как они могли... Они не имели представления, что это значило для нее, и она ненавидела их. За то, что они могли говорить с ним, смотреть на него, находиться с ним рядом, обращаться к нему по имени, когда они не имели к нему отношения, не любили его.

Что бы она не дала, чтобы только не любить его! Они были счастливцами, но не осознавали этого. Листая глянцевые журналы, читая книжки про счастье, слушая коммерческие звуки, заглядывая в немое зеркало каждый день, тысячи немых зеркал каждый день, они не знали, не могли знать, чего она больше всего хотела. Они не знали, что это такое.

Что такое жить и умирать за доли секунды, падать с этим чертовым парашютом, ломать кости, самой ломаться, и снова. Снова жить.

Он был не в настроении, он молчал. Она слушала его имя. Два слога, четыре звука.

Всего-то.

Мэри Уилсон трясло как в лихорадке, когда она покинула комнату.

Она прошла по коридору, не оглядываясь направо.

Подняв голову, она шла, и стук ее каблуков бесил тишину, но Мэри было все равно.

Там, в конце коридора, она встретила свои уродливые, стекающие через потолок и стены, прямо с неба, кошмары. Но в этот раз, в первый раз, она была готова к обороне. Она знала их по жутковатым лицам. Тем не менее, они не внушали ей страха. Теперь они не внушали ей страха.

Они не имели ничего общего с ней.

Они глупы.

Они ничтожны.

Они ничтожество.

Они – ничто.

И в тот самый момент мисс Мэри Уилсон стала непобедимой.